Ангел для сестры - Страница 93

– Откуда под твоим умывальником соляная кислота? – спросил я. – У нас нет бассейна.

– Эй, это что, допрос? – Он нахмурился. – Я использовал ее, когда чистил кафель прошлым летом, она хорошо чистит. Честно говоря, я даже не знал, что она осталась.

– Тогда ты, наверное, не знаешь и того, что если налить ее в бутылку с кусочками алюминиевой фольги и заткнуть тряпкой, то получится отличная взрывчатка.

Он замер.

– Ты меня в чем-то обвиняешь? Если да, то так и скажи, козел. Я встал с дивана.

– Хорошо. Я хочу знать, надсекал ли ты бутылки, перед тем как налить смесь, чтобы они легче взрывались? Я хочу знать, понимал ли ты, что тот бездомный чуть не умер, когда ты поджег склад? Я хочу знать, откуда в твоем мусоре бутылка из-под отбеливателя, если ты никогда не стираешь и ничего не чистишь, а в шести милях от нас кто-то поджег школу, использовав для этого смесь отбеливателя и тормозной жидкости?

Я схватил его за плечи, и, хотя Джесси мог вырваться, если бы захотел, я стал трясти его, пока голова не откинулась назад.

– Господи, Джесси!

Он смотрел на меня, его лицо ничего не выражало.

– Ты закончил?

Я отпустил его, и он отступил, оскалив зубы.

– Тогда скажи, что я ошибаюсь, – произнес я.

– Я скажу тебе больше, – закричал он. – Я понимаю, что ты всю жизнь верил, будто все зло в мире совершаю я. Но есть новости, папа. В этот раз ты ошибаешься.

Медленно достав кое-что из кармана, я сунул ему в руку. На его ладони лежал окурок марки «Мерит».

– Тогда не надо было оставлять свою визитку.

В определенный момент, когда огонь выходит из-под контроля, нужно только стоять в стороне и ждать, пока он перегорит сам. Надо отойти на безопасное расстояние к подветренному склону и смотреть, как здание поглотит само себя.

Дрожащая рука Джесси поднялась, и окурок скатился на пол к нашим ногам. Он закрыл лицо руками.

– Я не мог его спасти. – Слова вырывались откуда-то из глубины его тела. Он ссутулился и опять стал мальчиком. – Кто… кто тебе сказал?

Я понял, что он спрашивает, придет ли за ним полиция. Рассказал ли я об этом Саре.

Он просил, чтобы его наказали.

Поэтому я сделал то, что должно было его сломать: я обнял его, и он заплакал. Его плечи были шире моих. Он был на полголовы выше меня. Я не помнил, как он превратился из пятилетнего мальчика, который не мог быть донором, в такого мужчину, и в этом была проблема. Как могло случиться, что мысль о том, что он не может спасать, перешла в мысль, что он должен разрушать? Кто виноват: он или родители, которые не убедили его в обратном?

Я сделаю все, чтобы пиромания моего сына прекратилась здесь и сейчас, но я не расскажу об этом ни полиции, ни своему начальнику. Возможно, это непотизм, возможно, глупость. Возможно, Джесси не так и отличается от меня, и огонь – это средство доказать себе, что он способен управлять хоть чем-то неуправляемым.

Дыхание Джесси стало спокойнее, как когда-то, когда он был маленьким и я относил его наверх, если он засыпал у меня на руках. Он забрасывал меня вопросами: «Что такое шланг на два дюйма? А на один дюйм? Как моют пожарные машины? А тот, кто отвечает за насосы, может водить машину?» Я понял, что не могу вспомнить, когда он перестал задавать вопросы. Но я помню ощущение, будто что-то потерял, словно утрата детского восхищения может вызывать такую же фантомную боль, как ампутированная нога.

Кемпбелл

Врачи ведут себя в роли свидетелей по-особенному: каждым словом и жестом они демонстрируют, что, пока дают здесь показания, пока вы их тут держите, в больнице могут умереть пациенты. Честно говоря, это меня раздражает. Я не могу сдержаться, прошу перерыва, чтобы сходить в туалет, наклоняюсь завязать шнурки, размышляю и наполняю свои вопросы многозначительными паузами. Короче, делаю все возможное, чтобы задержать их еще на несколько секунд дольше.

Доктор Шанс не был исключением. С самого начала он всем своим видом показывал, что спешит. Он так часто смотрел на часы, будто боялся опоздать на поезд. Только в этот раз Сара Фитцджеральд точно так же хотела, чтобы он поскорее покинул зал заседаний. Потому что пациентом, который ждал его и умирал, была Кейт.

Радом со мной тело Анны излучало жар. Я встал и продолжил задавать вопросы. Медленно.

– Доктор Шанс, были ли вы уверены в успехе лечения, когда Анне приходилось быть донором?

– Когда речь идет о таком заболевании, как рак, ни в чем нельзя быть уверенным, мистер Александер.

– Вы объясняли это Фитцджеральдам?

– Мы тщательно объясняли все опасности, потому что при лечении одной болезни поражаются другие системы организма. То, что мы используем при одном лечении, позже может обернуться против нас. – Он улыбнулся Саре. – Нужно сказать, что Кейт – невероятная девушка. Никто не думал, что она доживет до пяти лет, а сейчас ей шестнадцать.

– Благодаря ее сестре, – заметил я.

Доктор Шанс кивнул.

– Не у многих пациентов есть и сильное тело, и идеально совместимый донор.

Я встал, сунув руки в карманы.

– Расскажите, пожалуйста, суду, что подтолкнуло Фитцджеральдов прийти на консультацию в центр генетической диагностики провиденской больницы и зачать Анну.

– Когда протестировали их сына и оказалось, что он не может быть донором, я рассказал Фитцджеральдам об одной семье, с которой работал. Они протестировали всех детей, однако никто не смог быть донором, но когда во время лечения мать забеременела, родившийся ребенок оказался идеально совместимым донором.

– Вы посоветовали Фитцджеральдам зачать генетически запрограммированного ребенка, который должен был стать донором для Кейт?